Татьяна Миронова — главный научный сотрудник научно-исследовательского отдела книговедения Российской государственной библиотеки, доктор филологических наук, член-корреспондент Международной Славянской академии наук, член Союза писателей России, эксперт-лингвист. Кроме того — супруга известного оппозиционного политика Бориса Миронова и мать националиста Ивана Мироновa…
— Вы — активный защитник политических заключенных. Какие, по-вашему мнению, уголовные статьи считаются сейчас «политическими», за кого из узников совести больше всего переживаете?
— Политические статьи Уголовного кодекса ныне – 280-я и 282-я, обвинительные приговоры по которым выносятся за мыслепреступления – критику властей, обличение их преступлений, призывы изменить жизнь народа к лучшему. Но выносить приговоры по этим статьям довольно сложно, поскольку Конституция, которую пока еще у нас в стране никто не отменял, в статье 29 гарантирует свободу слова и мысли. Гораздо удобнее бороться с «врагами режима», подбрасывая им оружие и взрывчатку, наркотики, обвиняя их в нераскрытых убийствах-глухарях. И надежно упаковывать на долгие годы за колючую проволоку. Главное, что таких людей вроде бы и узниками совести не принято считать…
Лично я пишу и посылаю книги Никите Тихонову и Евгении Хасис, осужденным по политическим мотивам. Тревожно мне и за судьбу Даниила Константинова, ложно обвиненного в убийстве. Мне кажется, сегодня каждый русский должен взять на себя обязанность поддерживать в неволе хотя бы одного борца за русскую свободу. Эти люди добровольно несут тяжкий крест страданий, в том числе и тех, которых избежали мы.
— Вашего сына Ивана незаконно удерживали под стражей, пытаясь доказать его причастность к покушению на Чубайса. Что Вы чувствовали в тот момент?
— Что чувствует волчица, когда охотники напали на волчат? О чем думает медведица, встающая на дыбы и идущая на встречу затравщикам ее детей? Да любая кроха-перепелка кидается под ноги собаке, чтобы отвести ее от птенцов. Ничего, кроме решимости воевать до конца. Ничего больше тогда я не чувствовала. Отчаянья не было, было светлое чувство праведной борьбы, которое я попыталась выразить в своей книге «Крест и меч», написанной для сына в те дни и переданной ему в тюрьму. Вот и матери тех ребят, что сидят сейчас в тюрьмах по тяжким обвинениям с многолетними, а то и пожизненными приговорами, не должны отчаиваться. Правда за ними.
— Почему сейчас в экстремизме можно обвинить практически любого? Казалось бы, невинные слова эксперты признают призывами к вражде. Это политический заказ или простой непрофессионализм?
— Понятие «экстремизм» в отличие от других понятий преступных действий, таких как убийство, кража, разбой, мошенничество, до сих пор не получило в юриспруденции точного определения. Оно и понятно. Если раскрыть этот термин филологически, как это делают толковые словари, — это «крайние меры», готовность или способность предпринять сверх усилия для достижения какой-либо цели. Любой политик, рискующий ради спасения государства и народа пойти на крайние меры, например, свергнуть уничтожающее народ иго – экстремист. Но и тот политик, кто для захвата экономики страны или порабощения ее народа идет на крайние меры, а на нашей памяти были и чубайсовская ваучеризация, и ельцинская приватизация, и дефолт 1998 года, и залоговые аукционы, разграбившие достояние народа в пользу кучки олигархов, — такой политик тоже экстремист. Писатель, призывающий свой народ к вооруженному восстанию, чтобы спасти его от геноцида, — экстремист, ибо вооруженное восстание – крайняя мера национального сопротивления. Но судья, бросающий этого писателя за решетку по обвинению в подрыве конституционного строя, — еще больший экстремист, так как он использует крайние меры для сокрытия геноцида народа и тем самым является пособником геноцида.
Понятию экстремизм намеренно не дают ныне точного юридического наполнения, потому что так легче любого честного человека обвинить в экстремизме. А уж угодливых экспертов-филологов, психологов, философов, историков, этнологов, готовых подсобить в таком обвинении, пруд пруди. Это племя так и ластится к власти, виляет хвостом, угодничает за копейку или «должностишку». Думаете, эти люди как специалисты не знают, что любой текст можно трактовать как угодно, что существует масса возможностей толкований любого высказывания? Знают, но толкуют в нужном властям ракурсе. Думаете, эти господа не ведают, что, согласно правилам экспертных заключений, оценочные высказывания не верифицируются, то есть их невозможно проверить на истинность, это всего лишь мнение, за которое сажать нельзя, запрещать которое антиконституционно? Ведают, но сознательно творят негодяйство ради собственных низменных выгод, ибо никто не может принудить филолога или историка провести экспертизу. От нее всегда можно отказаться, если трусишь спасти обвиняемого…
Поделиться или распечатать: